В День защиты детей мы не могли обойти тему детей в детских домах. А конкретно – насколько эта система помогает им вырасти полноценными людьми. Что действует лучше: наставничество или новогодняя благотворительность? Взглянуть на все изнутри нам помогла Галина (имя изменено по просьбе героини), которая работала в одном из районных детских домов Томской области.
— Галина, расскажите немного о ребятах в детском доме? Кто они и как попадают в такие учреждения?
— Вообще во всех детских домах по-разному, но круглых сирот без матери и отца из них не так много. В основном, если ребенок теряет родителей, и при этом семья благополучная, все же находятся родственники, которые берут их под опеку. У нас больше дети, изъятые из семьи в связи с поведением родителей, их злоупотреблением алкоголем или запрещенными веществами. В каком возрасте обычно попадают – от 3 до 18 лет. Зависит, когда родителей лишили родительских прав. У нас было больше подростков старше 13, и мало дошколят или младшего школьного возраста.
Слышала, что многие детские дома в деревнях отличаются от городских: там другое поведение, мышление у воспитанников, более теплое отношение к воспитателям. Но, когда мы разговаривали с девчонками, работающими в Томске в этой сфере, я особой разницы не заметила. По отзывам всегда: «Ага-ага! И у меня так!»
— Как на детей влияет система детского дома?
Мне она не нравится, если честно. За все годы, что я там работала, хотелось эту систему поменять. Это государственное учреждение. Как ни крути – по факту там мы выращиваем детей почти как в инкубаторе. С точки зрения социальной, дети в детском доме, наверное, наиболее защищены. Возможно, даже слишком: за них делается все. И это – большая проблема, потому что после выпуска им тяжело адаптироваться в этом обществе. Они не понимают, как быть: теперь им никто ничего не принесет и не подаст, и придется жить по-другому.
Когда я пришла работать воспитателем, у меня было представление, что воспитатель в детском доме – это что-то возвышенное, он дает детям тепло, заботу, ласку, которой они лишены. Плюс – обучает их социальным навыкам, учит ценностям, которые прививаются в семье. А по факту, оказавшись там, я поняла, что это далеко не так. Воспитатель – тот же надсмотрщик, в одной руке у него веник, в другой – тряпка, и только шпыняешь.
В голове было, что больше в эту сферу я не пойду, потому что я бессильна там что-то сделать. При том, что я люблю детей, трепетно к ним отношусь, со всеми практически нашла общий язык. Кажется, что сама система не дает работать с ними нормально. То есть там постоянно воспитатели получают за то, что они не правы.
— Как учреждения пытаются решить эту проблему? И пытаются ли?
Многие учреждения имеют свои локальные программы по социализации: обучению готовке, уборке, садоводству, финансовой грамотности и так далее. Это в некоторых случаях работает.
Есть еще хорошая, нужная программа «Наставник», и не только в Томске она действует. У нас сами ребятишки приходили к специалисту, который занимался проектом, просил, чтобы нашла для них наставника. И для них это – счастье, когда есть значимый взрослый со стороны. Это про общение, дружбу, человека, которому можно высказать свою боль, проблемы. Они с ними гуляют, ходят в кафе покушать. Некоторые берут ребятишек в гости, даже было, что к наставнику под опеку ушли.
— Что нужно знать наставнику?
Первое – прочитать психологию сиротства. Не ожидать от этих раненых детей какой-то благодарности. У них даже привязанность настолько дикая может быть, что любого человека спугнет. Дети всегда очень сильно привязываются, стоит только проявить какую-то любовь и заботу – их не отлепить от тебя нельзя ни за что на свете. С другой стороны, недоверие к миру может выражаться в виде агрессии. Ведь, когда от детей отказываются, у них всегда формируется психологическая травма. Впоследствии она усугубляется.
Просто нужно знать, с кем ты имеешь дело – что это не простой человек. Это очень сложные дети со сложными судьбами. Из тысяч детей, сколько выпускается, единицы создают крепкие семьи или хотя бы благополучно строят жизнь дальше. Зная историю некоторых детей и разговаривая с ними, я иногда понимаю, что за свои 40 лет столько не пережила, сколько пережили они. Сердце разрывается: я вообще не хотела даже думать о том, что в мире столько всякой дряни, а они уже видели ее. Ладно, если они попадают в семью. Там, даже если не испытывают к ним дикой любви, но все-таки уважают, прививают ценности. А в учреждении есть шанс, только если ребенок найдет для себя значимого взрослого, который не подставит.
— Что думаете про «мандариновую» благотворительность?
Обычно люди активизируются к праздникам: Новый год и прочее. Мне не особо это нравится, что дорогие подарки: ребятишки эти, мне кажется, не обделены настолько. У них все есть – и вкусно покушать, и телефоны покупаются, и все остальное. В итоге дети каждый год ждут подарки, их запросы повышаются. Бывает, что психуют, если кому-то что-то недостаточно: «Я просил другое, а прислали какое-то г****». Это – потребители. Мы растим потребителей.
И все же есть и те дети, которые такие подарки ценят, для них то, что они получили, практически свято. Кто-то им все же успевает прививать что-то человеческое.
— Вы планируете оставаться в социальной сфере дальше?
Я в ней в 2007 года в разных направлениях. В Детском доме отработала больше 2 лет. Сил отдала очень много – муж ругался даже. Это такая помогающая профессия, которая высасывает напрочь. Зарекалась, говорила, уходя, что ни за что не вернусь. А потом сижу и понимаю, что без этого не могу. Чувствую, что снова окунусь с головой. Может, в школу или частный детский образовательный центр.
