«Преступление и наказание» Федора Михайловича Достоевского — это еще один эксперимент по переносу прозы в театральное пространство, как то уже было с «Матренином двором». Однако к постановке на этот раз был привлечен очень талантливый и сторонний для театра режиссер Максим Соколов, номинант «Золотой маски» за спектакль «Папа встретит меня в L.A.» в Молодежном театре в Архангельске. И у него на хрестоматийное и культовое произведение Достоевского однозначно был свой, особенный авторский взгляд.
Впрочем, хватит ли новых форм, оммажей на культового гонконгского режиссера и неожиданных персональных акцентов для того, чтобы сделать что-то грандиозное и важное для томской театральной сцены? Еще как хватит. Но обо всем по порядку.
Смысла пересказывать «Преступление и наказание» не вижу принципиально никакого. Все мы знаем историю о студенте Родионе Раскольникове, двух его жертвах, бесконечных душевных терзаниях и закоулках мрачного и жутко депрессивного Петербурга 19 века. Режиссер постановки, впрочем, тоже не собирался следовать произведению в привычном его понимании.
Действие хоть и развивается хронологически верно, подводя все главные сюжетные линии, мысли и действия к общему и давно известному финалу, но делает это автор в стиле того самого Вонга Кар-Вая, мазками, эпизодами и обрывками. Привычные персонажи: от Раскольникова и Сони Мармеладовой, до Порфирия, Свидригайлова и Дуни — все они будто бы прошли через призму фильмов «Чунгкингский экспресс» и «Любовное настроение». При этом Соколов не ограничился лишь визуализацией героев Кар-Вая в главных образах Достоевского. Своими режиссерскими решениями он превращает само действие в типичный кар-ваевский фильм, удивительным образом погружая зрителей в этот гипнотический, но такой дискомфортный рапид. Такое ощущение, что если бы само пространство способно было играть неестественными красками, распадаясь на отдельные фрагменты и кадры, то режиссер с радостью воспользовался этой возможностью.
Вообще, как и «Король-Олень», «Преступление и наказание» очень много берет у кинематографа: это и поднадоевшее местами мокьюментари с прямой трансляцией на большой экран, и кадры из фильмов Кар-Вая, и невероятная игра света, благодаря которой можно прямо в реальном времени создавать на сцене застывшие картины, как то было с льющимся по руке Свидригайлова вином. И обращение к искусству кино очень даже понятно, таким образом Соколов пытается довести свою постановку до ощущения потока сознания, где каждый из отдельных элементов разгадывается и прочитывается, но вместе они создают что-то новое. Непременно дерзкое, стильное и в то же время отталкивающее.
Дискомфорт — это вообще одно из главных качеств этого спектакля. И это очень важно, если мы говорим про произведение Достоевского. Декорации сырые (буквально), постоянно идет искусственный дождь, в стены летят кусочки еды, а главные герои лежат на сцене прямо в одежде, не оставляя себе шансов на то, чтобы выйти сухими из этой истории. В немалой степени это влияет и на главные аспекты спектакля: исследовать человеческую натуру, задать те же вопросы, что и Достоевский, но попытаться найти совершенно иные ответы. Так Раскольников из сомневающегося, но все-таки образованного человека наделяется большим количеством звериных повадок, постепенно теряя свой человеческий облик, резко резонируя с теми титанами, о которых он писал в своей статье. Здесь уже сложно говорить о классическом антагонизме между Раскольниковым и Порфирием Петровичем, о какой-то игре разумов. Родион в этой постановке похож на пса, который бежит за машиной, не успевая все как следует осознать и отрефлексировать.
При этом Соколов снова смещает акценты, все чаще выводя на сцену Свидригайлова и противопоставляя его главному герою. Ведь режиссер буквально прямо говорил о том, что ему хотелось взглянуть на эту историю под другим углом, представив, что Свидригайлов — это тот же Раскольников, который так и не раскаялся за свое темное прошлое. А его линия с сестрой Родиона Дуней превращается в самую настоящую любовную драму, где можно немало почерпнуть про абьюз, важность сепарации и любви к самому себе.
И подобные диалоги, к слову, можно отнести к минусам этой постановки. Но поймите правильно, речь исключительно про их место в теле спектакля, невозможно упрекнуть в плохой игре Евгения Казакова, Олесю Казанцеву, Дмитрия Упольникова или Аделину Бухвалову. Просто иногда долгие сцены диалогов нарушают общий темп повествования, заставляя спектакль сделать шаг назад в своей необычной форме, уступая более простым сюжетным функциям. Если вообще можно говорить о каком-то темпоритме в контексте такой декадентской постановки.
По итогу режиссеру удается создать необычное, неожиданное и однозначно очень нервное произведение, у которого получается находиться вне времени и пространства. Множество тематических пластов оригинального текста «Преступления и наказания» переплетаются между собой, смешиваются с метамодернистскими мотивами, песнями Palina, IC3PEAK и Barton, личными ощущениями каждого зрителя, светом, цветом, стилем, контекстом и постоянным сценическим дождем. Спектакль может внезапно оттолкнуть от себя зрителя, окинув его очень дискомфортными сценами, но еще внезапнее он раскроет теплые и широкие объятия, даря надежду и уют. Эмоциональность, нервность и живость «Преступления и наказания» Максима Соколова однозначно позволяет назвать эту постановку одной из лучших в Томской драме и городе в целом.
Но если вы пришли исключительно за пересказом и переносом Достоевского на театральную сцену, то лучше не смотреть этот спектакль вовсе. Это «Преступление и наказание» постарается обратиться к вам как можно глубже и сильнее, и рекомендуем не сопротивляться всем инструментам режиссера. Иначе будет больно и неприятно. Но этого автор точно не пытался добиться.
P.S. Отдельно скажу, что главное достижение Максима Соколова и актеров спектакля — это привнести юмор в Достоевского. Неожиданный, непреднамеренный, но от того более ценный и пробирающий.
18+
