В конце января на кинофестивале независимого кино Sundance в Америке прошла премьера документального фильма об отравлении Алексея Навального (Алексей Навальный внесен Росфинмониторингом в перечь террористов и экстремистов). Создателями картины о российском оппозиционере выступили HBO и CNN, а режиссером — молодой канадец Дэниел Роэр. Лента зацепила тех, кто был на показе: получила приз зрительских симпатий в категории документального кино, а также награду как лучший фильм фестиваля, по мнению зрителей. Новость послужила поводом для этого материала. Tomsk.ru заинтересовала тема современного документального кино: в чем его секреты, о чем снимать сегодня и почему фильм о российском оппозиционере вызвал такой отклик. Все эти вопросы наш корреспондент задал томскому режиссеру и преподавателю Николаю Коновалову.
Зрителю здесь не помогают: с чего начинается док?
— Николай, разбираясь в жанре, нужно затронуть истоки. Откуда пошло документальное кино и в какой точке развития оно находится сейчас?
— Кино изначально было документальным. Только тогда оно называлось «реальное кино». И фильм, который считается самым первым, — «Прибытие поезда». Это же док (документальное кино. — Прим. ред.) в чистом виде, фиксация действительности.
На самом деле за семь лет до поезда был снят и другой фильм: «Прогулки в саду Раундхей». Там две секунды люди ходят по саду. И это тоже док! Только потом кино повернуло в сторону игрового, чтобы там наработать эффективные инструменты удержания зрительского внимания. Фиксация действительности быстро наскучила зрителю.
Возвращение к документальному кино состоялось, когда геолог Роберт Флаэрти поехал к эскимосам и снял фильм «Нанук из Севера». Человек наблюдал за тем, как живут эскимосы, провел 9 месяцев в съемках, привез материал по тем временам совершенно сенсационный. Люди были в восторге, что им показывают настоящую жизнь, ходили в кинотеатр толпами. Там на самом деле было много всего спорного, и это не настоящая жизнь, а куча постановки, так или иначе. Но эффект был настолько сильным, что в память о фильме в обиход вошло название мороженого — «Эскимо».
Кино как искусство вершины достигло в Советском Союзе в 20-х годах. Самые крутые штуки были придуманы там. Впереди еще были, конечно, 60-е годы, новые волны всех видов. Но то, что сделали Эйзенштейн, Кулешов, Вертов, – это невероятно.
Сейчас доком называют все что угодно — научпоп, телефизионную фигню или реальные шедевры. В чем различие: док настоящий – когда тебя не ведут за ручку. Когда тебе автор выбрасывает кусок мира и говорит: «У меня есть такая точка зрения, можешь соглашаться или нет». Но говорит не словами это, а информацией. Док телевизионый – когда берешь и прямо рассказываешь, что, где, когда было. Парфенов – это док телевизионный. Он абсолютный гений, достиг максимума, которого там можно достичь. И его точке зрения я доверяю.
Я учу снимать док киношный, рассказывать историю кадрами, наблюдением за жизнью, причем самое главное в этом наблюдении – постараться оставить эту жизнь достоверной.
В доке ты можешь оставаться самим собой, брать и говорить, что хочешь. И работая в современности, если снимаешь настоящее кино, ты делаешь это для вечности. Посмотрите «Взгляните на лицо» Когана и Соловьева и «Старше на 10 минут» Герца Франка.
Не для эго режиссера, а чтобы люди увидели: фильм о Навальном и документальные фильмы в России
— Кино о Навальном — это все же док или триллер, как говорит сам главный герой? В чем ценность этой работы?
— Док киношный фиксирует время. Фильм про Навального — произведение искусства. Я помню, когда фильмы самого Навального получили премии. И куча людей тогда говорили: «Да, это, конечно, дело правое, но это же не док». На деле док вообще может быть каким угодно – в форме полная свобода. Обобщение же проистекает из актуального и злободневного.
Документальное кино про Навального, который сейчас на Санденсе прогремел, сделан изумительно. Потому что он снят не для того, чтобы режиссер самовыразился, а для того, чтобы зритель увидел эту историю. И сделан фильм с точки зрения технологий – чума просто! Четко, ясно, понятно, плюс там куча кадров, которых не было еще нигде. Ну и, с моей точки зрения, фильм абсолютно правдив.
Да, все эту историю знают в России, люди сопереживают. И я все знаю, но сажусь и не могу оторваться. Как только появилась возможность посмотреть в Сети – конечно, посмотрел. Раньше приходилось читать пересказ, многие же делали. Но одно дело читать, что было в кадре, другое дело посмотреть самому – как это визуально работает.
— Чем отличается восприятие российской и западной аудитории этой темы?
— Это кино сделано, чтобы мир узнал и увидел историю, о которой все знают в России. Ты вот про Беларусь документалки смотришь? В каком плане ты смотришь? Ты перекладываешь это на то, что «О, у нас будет скоро так же!». Была бы эта страна дальше от нас или по-другому сделана, у тебя такого отклика бы не вызывало. А у американского зрителя в стране так не будет, потому для него это шок, надо же, где-то такое возможно.
В России боятся снимать вот такие актуальные вещи. И традиция страха историческая. Но вот 1937 год, какая разница, что ты делаешь? За власть, против власти — все под ударом. Нет правил игры, по которым гарантировано выживание. Проще не высовываться, вдруг не заметят.
— Ну в России все-таки есть масштабные работы на злободневные темы. Тот же Юрий Дудь их поднимает, особенно в фильмах последних лет.
— Фильмы Дудя, конечно, ближе к журналистике, у него информация передается через текст, через интервью. Но он из текста выстраивает конструкции классные. Про Магадан, Беслан, белорусов эмигрировавших, про СПИД. Он дает огромный массив информации, туда окунаешься и следишь за жизнью. Потому это кино.
Дудь – топ. Дудь — редкость. Просто журналистики как таковой у нас практически нет. И документальное кино так или иначе выполняет ее функции. Док — это область, за которой не сильно следили, что следить за тем, что не сильно популярно. И вот актуальность ушла в док. И док стал популярным.
— А в регионах можно снимать качественный док?
— Можно спокойно: занять свою нишу и делать то, чего ни у кого нет. Снимать про свою жизнь. Моя самая первая выпускница, Даша Гришанова, снимает деревенскую жизнь и делает это невероятно. Материал берет в Томской области. Недавно вышел ее фильм «Самогон» — она начинает показывать, зачем в деревнях гонят собственный алкоголь, а уходит в беседах с героями в такие глубины. И эти истории о жизни и смерти близки любому зрителю, и у них своя уникальная сибирская специфика.
Кто в Томске профессионально занимается кино? Есть объединение CAST, которое идет своей дорогой. «Соц.сети» (киноальманах, снятый командой. — Прим. ред.) – это офигенная штука: взяли в провинции сделали веб-сериал с Кяро и Аксеновой. Сейчас денег дособирают краунфандингом на завершение постпродакшена. Есть Саша Нерадовский, который нашел себя и снимает авторское кино. Это классно, игровое кино «Вера» у него прокрутилось по фестивалям. Но это игровое кино.
Ангел и дьявол на плечах режиссера
— Как снять качественный док и какие у него подводные камни?
— Режиссер получает удивительные инструменты для работы с человеком. Мы это называем «будем вскрывать». Нужно показать то, что человек прячет от других. Еще круче — то, что он прячет от себя. И вытащить это в кадр — технология. У режиссера в руках оружие, которое с любым человеком может сделать что угодно. И это дикая ответственность.
Документалист всегда в ситуации выбора между «ангелом» и «дьяволом». Что ты сделаешь? Нарушая этические законы, ты можешь чего угодно достичь. Получить изумительный материал. Оставаясь честным — ты проигрываешь. И большинство сначала бросаются в одну сторону, когда ты подстраиваешься под собеседника, когда нужно – обманываешь, главное – подпиши мне разрешение на съемку. А потом бросается в «белый» лагерь. Потому что он позволяет остаться человеком. Ты можешь обычными средствами делать искусство, не руша судьбы других.
В работе каждый раз ты понимаешь, что ты вскрываешь человека, он рассказывает тебе свои какие-то секреты, иногда совершенно дикие. По сути, он беззащитен. И чтобы рассказывать правдивую историю, тебе нужно все это знать о человеке. Но я понимаю, какая информация, даже если герой сам мне ее на камеру рассказал, навредит ему потом. Я не возьму ее в фильм ни при каких обстоятельствах.
— Судя по этим словам, героем документального фильма может стать практически любой человек?
— Когда мои студенты попадают во ВГИК, рассказывают: есть четкая понятная схема, чтобы рассказать историю. Если есть конфликт– ты сделаешь настоящий док. Я думаю, что это чушь. Настоящий док можно сделать из чего угодно. И любой человек может быть героем. У любого в жизни есть получение опыта, который будет интересен всем. Я два года подряд снимаю кино про ученых. С точки зрения нормального дока – а что там делать-то? Конфликта нет. А на деле каждый герой уникален и совершенно по-разному раскрывается, и история у каждого уникальная. И зрителю интересно смотреть на настоящего человека и сравнивать его опыт со своим.
— Как можно зайти в документалистику?
— Док достаточно требователен к человеку, который через себя эту историю пропускает. И режиссером-документалистом может стать человек с тремя основными составляющими: интеллект, талант (умение находить творческие решения) и работоспособность. Если чего-то из этого нет – бесполезно. А так там все просто: осваиваешь киноязык, понимаешь, что делали до тебя и что делают сейчас. Находишь свой голос, свою тему и тихонечко работаешь.
Первый год мы работаем теорию, смотрим документальные фильмы. Он нужен, чтобы случайный человек подумал: «Не буду я этим заниматься, скучно до безобразия». Второй и третий годы уже идет практика. В конце каждого года мы устраиваем просмотр – что сделали, что сняли. Каждый прогрессирует по своей траектории. Каждый выстреливает в свое время.
— У вас больше 25 лет преподавательского стажа. За это время какие работы вас поразили у учеников?
— Я занимаюсь с детьми в киношколе. Хорошо делать так, чтобы люди росли и понимали: это их или не их дорога. Я беру всех, кто хочет. А потом те, кто понимает, что не их дело, – отсеиваются. Я реализуюсь в успехах учеников. И если у них что-то получилось, радуюсь больше, чем за себя. Это моя дежурная фраза в интервью.
Совсем недавно киношечка, которую сделали дети в киношколе, была выложена на сайте Artdoc.Media. Мы летом 2019 года собрались на интенсив, когда у детей есть неделя, чтобы выдать фильм. Девочка и два мальчика взяли камеры и пошли снимать жизнь города. И сделали офигенную городскую симфонию – портрет Томска через свое субъективное восприятие на 7 минут. Ты в фильм погружаешься и понимаешь: наш город разный, но классный. Получился очень точный образ города в последнее доковидное лето. Это просто череда кадров. Каждая склейка делается по какому-то визуальному элементу/теме/цвету. Мы выиграли с ним на одном фестивале, а теперь работа есть на сайте Artdoc.Media. Это не награда, а признание лучшей русскоязычной площадки для неигрового кино.
Или другая история: несколько лет назад моя ученица Татьяна Граф 31 декабря приехала в глухую деревню на севере области, где вся жизнь крутится вокруг одинокого магазина. Она провела Новый год в этом магазине и снимала, что там происходит.
Другой ее фильм «И дружили они долго и счастливо» с собой в главной роли. Она начала съемки со школьного выпускного. Там подружки клянутся никогда не расставаться. И не видятся пять лет. Татьяна собирает их снова, чтобы выяснить, как кто из них пережил столкновение со взрослой жизнью и почему мечты и клятвы не сбылись. Забавно, что после фильма они сдружились снова.
