Они появились очень стихийно и крайне неожиданно. Актеры томского театра в один день решили поменять формат и выйти из собственной зоны комфорта. Живые выступления в барах, читки, эскизы и неожиданные темы и перформанс в духе новых театральных форм. Все это — сообщество актеров «Игроки». Tomsk.ru пообщался с основным составом коллектива: Артемом Киселевым, Дарьей Омельченко, Олесей Казанцевой, Антоном Антоновым и Виталией Огарем. Не в самой обычной локации актеры рассказали о личной ответственности, провинциальном театре, вдохновении и неудержимом желании купить принтер. Но обо всем по порядку.
Большой авантюризм или трата времени?
Расскажите мне, для начала, почему вообще решили назваться «Игроки»? Какая-то идеология внутри?
Артем: Много было разных названий.
Дарья: Как нам объяснил Артем, смысл этого названия в том, что мы и так актеры, работаем в театре, у нас есть занятость в спектаклях, но мы настолько сидим на «игре», что нам этого мало. Мы хотим еще, хотим создавать свои собственные проекты, такая вот у нас зависимость. У нас даже в инстаграме такая концепция, «мы зависимые люди, снова сорвались и сделали…». Зависимость от творчества.
Артем: Именно поэтому мы сообщество, а не какое-то товарищество или гильдия.
Антон: С маркетинговой точки зрения очень удачное название, потому что довольно часто употребляем это слово. В разных случаях, но оно все равно находится на слуху.
Что стало отправной точкой для процесса? Вы все служите в театре, у вас у каждого есть занятость в репертуаре — зачем тратить свое собственное время на такие вещи?
Артем: Большой авантюризм.
Антон: Я всегда считал, что у человека лучше всего получается то, что ему нравится. Потому что если не нравится, то лучше не делать.
Олеся: Иногда хочется развиваться в той области, в которой не дают на твоем месте работы. Есть какие-то моменты, когда хочется поработать среди своих единомышленников, есть какая-то литература, которая тебе нравится, с которой хочется поработать. В театре актеры зависимые люди. А тут у нас есть возможность самореализовываться в том ключе, в каком мы хотим.
Насколько тогда сложно совмещать с основной работой? Вы же весной 2020 года выдавали постановку каждую неделю.
Антон: Это обычная актерская жизнь в Москве, когда ты с одной репетиции бежишь на другую, с одного выступления на другое. За себя скажу, какие-то неудобства и беготня были, но не сильно замечались. Потому что ты занимаешься этим на уровне «хочу».
Олеся: Все равно есть люди, на которых лежит львиная организационная доля. Чаще всего это Дарья и Артем. Мне-то просто позвонили, позвали, раздали текст и все.
Дарья: Правда, занятость у актеров театра очень большая и репетиции в театре шли с 11:00, бар открывался в 12:00. Мы сюда приходили к 9:00 и до 11:00 у нас были такие экспресс-репетиции.
А как выбирали литературу к постановке? Кто-то предлагал и все потом шло в работу?
Дарья: У нас демократия. Подходит Лиза [актриса Елизавета Хрусталева], например, предлагает тему на 14 февраля, и оттуда мы уже начинаем развивать. Артем хотел ставить Довлатова, его тоже в работу взяли.
Олеся: Но режиссеры у нас все равно есть. Основная ответственность лежит на Дарье и Артеме.
Артем: Коллективное дело — это хорошо, когда оно на финишной прямой. Чтобы можно было коллективу уже работать и что-то создавать. Лидер всегда должен быть, а то кто-то пришел, сказал, что хочет и пропал. И вот такие «хотелки» не очень хороши. Но если идти по нашим проектам, то они были привязаны к датам: 14 февраля, 8 марта. Поэтому сюжет какой-то всегда есть.
Антон: Но без коллективной работы тоже никуда. Она ведется в рамках материала, актерские предложения и выстраивания ролей.
Новое пространство и близость к зрителю
Почему именно бар? Желание перенести пространство сцены вне театра — крутое, но почему такое решение?
Дарья: В принципе, с таким форматом нам повезло. Круто, что нас приняли, владельцам нравилось то, что делаем. Эти проекты отличались тем, что мы старались вовлечь зрителя в происходящее. Мы пробовали формат: сначала сидели на определенных точках, а потом перевернули все вверх дном. И, научившись здесь, поняв, как это происходит, начинаем думать о работе на других площадках. Главное, что был зрительский отклик, и он был очень теплым.
А такое пространство не мешает вам? Зрители тут могут есть или пить, это отвлекает?
Артем: Да в том-то и дело, что они не едят! Уже порою хочется сказать: «Да отвлекитесь вы уже, поешьте чуть-чуть, остынет ведь!».
Олеся: А еще знаете, как прикольно ловить внимание, когда человек сидел-сидел, а потом начинает втягиваться. Ведь это от нас зависит, и мы это тоже чувствовать начинаем. Очень крутой актерский тренинг.
Артем: В молодости я наш формат воспринимал как обычную халтуру. Но теперь понимаю, что он перерос в новую форму искусства. Потому что во время каких-то праздников и корпоративных историй очень сложно привлечь внимание зала. Но это тоже очень серьезная школа для артиста. Начинаешь понимать, на что надавить, чтобы зацепить.
Дарья: У зрителей наоборот появляется свобода. Ведь в театре ходят разные бабушки с фонариками, просят не разговаривать, убрать телефон. Это заставляет зрителя напрячься. Хочет человек пить — пусть пьет, хочет есть — поест. Жизнь не останавливается. И восприятие постановки становится легче.
Вы выбрали формат читки. Это необходимость или все-таки хочется сделать что-то большее?
Артем: Ну, это не лень. Это сжатые сроки. Они диктовали легкую импровизацию и небрежность. Но у нас и не было такого ощущения, что это читки. Есть же те, кто реально садится за стол и читает.
Не, согласен, в начале это была безусловная опора на текст, но каждое последующее выступление, становилось больше, объемнее и сложнее. Да и произошел качественный переход от несвязанных между собой новелл до полноценного Хармса, где все разбито по актам. Так и задумано или все происходило само собой?
Артем: С каждым проектом понимали, что куда и как. Когда почитали в первый раз, то поняли, что нужна музыка. Любое начинание ведет к развитию, а самое приятное — этого развития хочется нам самим. Поэтому мы сделали проект, в голове сохранили и делаем новое. Хотя раньше казалось, что будет какой-то репертуар. Но мы анализируем каждый наш проект, ведь это эскизы, туда что-то можно еще добавить, чтобы получилась уже более серьезная постановка.
Дарья: Мы понимали на практике новые технические возможности: можем ли сотрудничать с живой музыкой? А реально ли, чтобы камера снимала трансляцию в режиме онлайн? В целом мы не были ограничены. Это даже помогало, отсутствие классической сцены.
А чем вообще обуславливается поиск форматов и выход за пределы сцены и привычного зрительного зала? Почему захотелось сократить расстояние между вами и зрителями?
Дарья: Искусство ближе, чем нам кажется. Не отрицаю, что удаленность зрителя от сцены где-то очень нужна, но тот материал, что мы брали, хотелось рассказывать более интимно, более человечно. Еще важным моментом был сбор гостей, во время которого актеры ходили тут же, подчеркивая то, что мы — тоже люди. Мы не прячемся, все происходит здесь и сейчас, на ваших глазах. Вот человек сидел за баром с кем-то разговаривал и по щелчку начинает играть.
«Искусство ближе, чем нам кажется»
Антон: При этом тайна сохраняется. Мы вроде бы и на виду, и ближе к людям, но тайна становится тоньше.
Артем: Виталий, ты помнишь, как ты по-детски радовался, когда обнял какого-то зрителя, а тебя потом тоже обняли?
Виталий: Это на «Довлатове» было. Играли, подошел к парню, обнял его, я спросил классно ли, тот ответил, что классно! Потом к женщине подошел, такая же реакция. А когда мы с Антоном пили пиво на том же Довлатове, рядом сидела компания. Мы пьем, а они начали поддерживать нас — здорово же. А потом полушепотом вопрос услышал: «Они что, настоящее пиво пьют?»
Окей, раз зашли на эту территорию, то вы, как актеры, какой опыт получаете от такого близкого взаимодействия с людьми?
Антон: Почему вообще придумывается что-то новое? Потому что рано или поздно наступает пресыщение. Я не говорю, что надоедает, нет ты просто чем-то пресыщаешься. Становится менее интересно, так что ты начинаешь искать что-то новое. Но опыт невероятный. Во-первых, существование со зрителем на расстоянии вытянутой руки вызывает стеснение больше, чем в театре. Там ты почти не видишь глаз, ты просто знаешь, что в зале есть люди, но это черная дыра. Все становится ближе, плотнее и интимнее. Это сложнее.
«В театре почти не видишь глаз, ты просто знаешь, что там есть люди, но это черная дыра»
Олеся: Молодежь сейчас готова к таким воздействиям, то есть нахождению артистов в зале. У актеров тоже мощная энергетика, и когда кто-то из нас начинает надвигаться, то людям тоже становится не по себе. Но это уже не зависит от нас. Оно само, честно.
Артем: Мы понимаем, что не совсем комфортно может быть, если кто-то из актеров сядет рядом. Но это тоже легкий эпатаж, новые эмоции и чувства. Что-то непонятное и таинственное. Это и нас будоражит тоже.
Проектный театр против репертуарного: какое будущее у искусства?
Ваше сообщество можно смело называть проектным театром. Такой вопрос: репертуарный театр все еще работает или это уже пережиток?
Артем: Это такой вопрос, который поднимается, сколько я работаю. Вот репертуарный театр изжил себя. Нет, он будет жить. Просто должна быть очень грамотная репертуарная политика. Он должен быть просто интересным, должен вовлекать все возрасты: от молодежи до старшего поколения. Должен быть баланс. Учитывая, что Томск — это небольшой город, а просмартиваемость высокая, то мы обязаны быть многостаночниками.
Антон: Аудитория должна быть максимально широкой. Должны быть задействованы и большая, и малая сцена. Но в этом случае аудитория делится не на возрасты, а на группы по вкусам, а это практически бесконечный объем.
Артем: В целом, важна актуальность, и театр должен быть здесь и сейчас.
Антон: Театр не может жить мыслью «раньше было лучше». Если мы уходим в ностальгию, то нас может хватить на пять минут. Ведь время прошло, мы все развиваемся.
А как с деньгами? Понятно, что сейчас это энтузиазм и искусство, но в перспективе, финансовая сторона имеет для вас смысл или искусство останется первичным?
Дарья: Мы хотим купить принтер. (все смеются)
Антон: Тут вопрос развития. Не бывает такого, что человек отучился, пошел работать и начал зарабатывать миллион. Все поступательно. Так и у нас, мы развиваемся, потихоньку думаем о финансовой стороне, но не так, чтобы мы пришли и ставили на себя цену в один миллион долларов. Наше развитие будет параллельным с развитием денег.
Дарья: Все равно театр — это чаще всего не особо денежная история. Если есть энтузиазм, то может быть надежда на деньги.
Но это же несправедливо, получается. Если погрузиться и разобраться, то работа актера — действительно очень сложная. И это же должно оплачиваться так же хорошо, как и все остальное.
Антон: Ни один человек не будет разбираться в том, что актерская работа — это сложно. Существует бытовое мнение о том, что люди не считают это серьезное профессией. Сломать это сложно. А иногда люди могут и перейти грань по отношению к актерам.
Дарья: Как это было у нас на одном из интерактивных спектаклей, где пьяный человек сидел и выкрикивал разное. Вроде как он даже что-то с собой в зал пронес. А администратор его выгнать не может, и нас ей жалко. К сожалению, такое свинство есть.
«Ни один человек не будет разбираться в том, что актерская работа — это сложно»
Панедмия и статус периферии: что хуже?
Какой удар по вам нанесла пандемия? Театральный сезон закончился, почти даже не начавшись, и сейчас все в относительной норме, а как было в марте?
Дарья: Грустно, потому что были планы. Коронавирус вставил нам палки в колеса.
Антон: Я бы сказал бревно!
Дарья: Сначала было непонятное ощущение: «а как так»? Просто все исчезло в один миг. С этим нужно было как-то бороться, так что единственным способом борьбы была работа над проектом по Вуди Аллену.
Олеся: Мы все освоили операторское искусство! Снимали видеозарисовки, как и московские актеры.
Дарья: Все мы оказались дома: на нашей основной работе рекомендовали что-то делать, да и сами хотели заниматься искусством. Так что онлайн-движухи было много, и это своеобразный плюс коронавируса, он позволил нам сделать то, что давно хотелось.
Я этот вопрос задавал уже многим театралам: многие называют томскую сцену провинциальной. И чаще всего слово «провинциальная» звучит с негативом. Считается, что на периферии не делают каких-то крутых спектаклей.
Антон: Да? А не люди ли с периферии делают крутые столичные спектакли? Как и актеры в центральных театрах — они тоже из провинций.
Артем: Многие режиссеры приезжали сюда и говорили, что в провинции больше возможностей для того, чтобы попробовать что-то. Если это действительно толковый режиссер.
Олеся: Один столичный режиссер говорил о томской сцене так: здесь все еще есть искусство. Здесь можно что-то делать, потому что у артистов горят глаза, они не испорчены. В Москве же они всегда в потоке, их сложно собрать, и сил на что-то у них нет.
Антон: Об этом же говорится в короткометражке Крыжовникова «Проклятие». Нужны новые лица.
То есть тогда статус периферии можно считать оправданием для творческой апатии? Просто лень или просто страшно?
Олеся: Все зависит только от людей. Ведь в каждом театре актерские труппы приблизительно одинаковые, и типажи у них тоже похожи. Нужны постоянные тренинги. Если у тебя есть амбиции, желание и опыт, или желание опыта, талант. Пусть даже ты молодой режиссер, то ты сделаешь свою труппу, будешь ее тренировать, приглашать режиссеров, которые будут развивать актеров в другом направлении. Нужно устраивать лаборатории, читки, делать современный срез, который необходим для развития труппы. Тогда ты будешь получать качественный продукт. Нельзя, чтобы артисты находились в стагнации.
Окей, чуть проще вопрос: чего каждому из вас не хватает в театральной жизни Томска? Это может быть вкусовщина: жанры в театрах, иной опыт и форматы.
Дарья: Не хватает лабораторий. В «Игроках» мы делаем то, чего не нет на основной работе. Тут мы можем попробовать себя в других ролях, можем взять тот материал, который театры не берут. Здесь все делается своими силами и в сжатые сроки. Это больше похоже на театральную лабораторию, когда люди увлечены и горят одной идеей. «Игроки» для нас — это отдушина, где мы можем делать то, чего нам зачастую не хватает.
Ваш опыт создания необычных спектаклей в Томске может повлиять на молодых режиссеров или других томских театралов? Вдохновить их на что-то новое?
Антон: Это будет здорово. Мы, конечно, не пионеры в этом деле, но если это родит желание у людей делать что-то необычное, пойти нашим путем, то будет классно.
Олеся: Ну и не стоит забывать о том, что ты рупор. Когда ты выходишь на сцену и что-то говоришь — ты несешь за это ответственность. В зале могут быть дети, молодые, так что нужно отвечать за свои слова. И мы тоже ответственны за тех, кому мы что-то показали. Ответственность важна.
Как вы сами оцениваете то, что вы делаете?
Олеся: Это такой эксперимент. Мы развиваемся вместе с нашей публикой, которая к нам тянется. Уже есть постоянные зрители. Еще холодит кровь от того, что ты не понимаешь, каким будет результат. Если в театре выпускается спектакль, то мы месяц его репетируем, и все в голове складывается в единую картину. А здесь — всегда полное неведение.
Артем: Мы создали очень хорошую и творческую атмосферу, которой иногда не хватает на работе. Но мы же все равно ловим кайф от этого. Как дети! Играем тут, даже иногда получаем больше удовольствия от репетиций, чем от самих выступлений.
Антон: Мы ловим кайф от того, что людям это нравится. Здесь все на нас, вся ответственность только наша. Если в театре есть служба, цеха, которые обеспечивают артиста, то мы должны обеспечить свои спектакли самостоятельно.
Какая главная цель сообщества?
Олеся: У нас только одна с «Игроками» цель. Чтобы было свое пространство, свое место.
Антон: Ну а пока что начнем с принтера! Запросы будут расти по мере развития.
А что делать, если все это надоест?
Антон: Нет, не надоест. У нас очень неформатный формат, мы можем лишь приостановиться на каком-то этапе, но не более того. Планов много и их хватит надолго.
Ближайшие выступления «Игроков» можно увидеть завтра, 27 марта, в The Burger Lab, и 7 апреля с долгожданной постановкой пьесы «Сережа очень тупой».
