В преддверии годовщины Великой Победы Tomsk.ru представляет проект «Сибирь — фронту» — о том, какой ценой досталась эта победа, как нелегко приходилось тем, кто не только на фронте, но и в тылу изо дня в день, не жалея сил, приближал окончание войны.
Свои истории в рамках нашего проекта рассказывают тыловики, у которых не было детства и юности, но осталась память о тех страшных событиях, которую они пронесли через всю свою жизнь.
Когда началась война, Пахоменко Евдокии Григорьевне было 17 лет. К тому времени она уже десять лет вместе со своей семьей жила в спецпоселении Осиновка в Новом Васюгане. В 1931 году их семью раскулачили и сослали из Омской области в Осиновку. От суровых условий жизни, голода и того, что близ поселка находилось болото с ядовитыми газами, в семье Пахоменко умерло восемь человек, четверо из которых дети. Но Евдокия Григорьевна выжила. То ли случайно, то ли из-за своего напористого характера, благодаря которому еще в 16 лет, не смирившись со своим статусом «раскулаченного невольника», написала письмо Сталину и в 1940 году получила паспорт. А когда уже вовсю шла война, совсем еще молодая Дуня в свои 19-20 лет стала бригадиром в колхозе и трудилась на благо страны.
Вот что рассказала нам Евдокия Григорьевна о тех временах, воспоминания о которых до сих пор свежи в ее памяти, будто это было вчера.
Спецпереселения и люди «под замком»
«О войне мы узнали от нашего председателя, который созвал на митинг всех жителей нашего спецпоселения и объявил эту страшную весть. Все бабушки на митинге, как только услышали о начале войны, начали рыдать. А мы были молоды, не понимали, что такое война, поэтому не придали этой новости какого-то серьезного значения.
После того, как я получила паспорт — пошла в комсомол. С этого началась моя работа в колхозе. Ну, например, дают мне бригаду из пяти-шести человек, а колхозы все бедные, кормить эту бригаду мне нечем, разве что картошкой да овсяным хлебом. Ну, разве от этого наешься? — рассказывает Евдокия Пахоменко, разводя в стороны руками. — Попробуешь картошку на двух сотках посадить, так ничего на этой земле и не вырастит, плохая земля в Васюгане.
Работали мы в полях также, как и все, с утра до ночи, голодные и уставшие. А делали то, что поручали: собирали сено, молотили зерно, пахали землю. Бывало, что на поле отработаешь весь день, а вечером бригаду отправляют молотить зерно, и так до утра, а утром снова в поле. Успел ты отдохнуть или поспать — это никого не интересовало.
Я ведь друга своего на фронт проводила, письма ему писала, рассказывала о своей жизни. От него тоже несколько писем пришло. Так интересно, он говорил о том, что наши войска либо побеждают и переходят в наступление, либо отступают. Однако города или места, где он тогда находился, никогда не называл. Нельзя, наверное, было. Он остался жив и после войны вернулся в Томск. Больше я ничего не знаю о нем.
Письмо, адресованное Сталину
Творчество, подарившее свободу
Все наши колхозы состояли из спецпереселенцев, бывших кулаков или людей «под замком». К началу 1944 года я организовывала своих ребят, и мы выступали на сценах местных школ или клубов. Кто пел, кто играл на музыкальных инструментах, кто танцевал. Конечно, все номера были посвящены войне и фронту. Так каждый праздник, будь то 8 марта или 1 мая, мы — артисты, развлекали других колхозников. Как сейчас помню: нашему коллективу на 8 марта надо было поставить концерт, и мы решили разыграть пушкинскую пьесу «Цыгане». Представьте только, за занавесом раздается мужской голос: «цыгане шумною толпою по Бессарабии кочуют». Тут занавес открывается, и стоим мы в костюмах цыган, которые сделали сами из старых вещей. Помню, у меня была старая мамина коричневая юбка и шаль, — поправляя волосы, вспоминает Евдокия Григорьевна. — Этот концерт мы показывали для членов райкомпартии, и попасть на него можно было только по пригласительным. Но обычные колхозники настолько сильно возмутились, что нам пришлось играть второй раз. По окончании концерта, наверное, у всех зрителей болели ладоши — так сильно нам аплодировали. А уже через год, накануне победы, на концерте, посвященному празднованию 1 мая, мы взяли из журнала песню: «пройдет тогда наша тоска, когда в Берлин войдут войска» и переделали слова на «Теперь прошла наша тоска, в Берлин уже вошли войска». Мелодию этой песни на пианино играла женщина, ссыльная латышка, окончившая консерваторию. И как по команде, не сговариваясь, на фразе про Берлин весь зрительный зал встал. Так люди молча и стояли, пока мы не допели до конца. Кто-то плакал, кто-то просто молчал и слушал. Всех мы тогда за живое задели, — чуть потирая глаза, вспоминает Евдокия Григорьевна.
Конечно, как и во всех деревнях, в нашей не было ни радио, ни телефона. Поэтому что творится на фронте, мы знали лишь по слухам. И вот, приехали как-то представители райкома партии, собрали нас всех на митинг и объявили долгожданную весть — война окончена. Люди рыдали. Кто от счастья, что их страдания закончены, кто от горя, потому что потеряли в этой бойне родных людей. И нам на какое-то время показалось, что настанет другая жизнь. Однако в колхозах, как и во всей стране, была страшная разруха, с которой нам предстояло еще бороться.
По-настоящему весь ужас войны я увидела, когда работала нянечкой в одном из детских домов. Во время снятия блокады Ленинграда в Нарым привезли около 150 ребятишек. Под мою опеку дали десять детей, а они все почти недвижимые от голода. Я сразу же вызвала педиатра. Врач посмотрела на этих несчастных детей, сказала, что они здоровы, но кормить их надо малыми порциями раз пять-шесть в день. В детском доме было свое подсобное хозяйство: кони, коровы и другая скотина, поэтому еда здесь была всегда. И вот кормим мы их по чуть-чуть, а они плачут, просят еще. Жалко их, но больше детям нельзя было давать еды, они от большого количества продуктов и умереть могли, — разводя руками, как будто оправдываясь, произнесла Евдокия Григорьевна. — Потом прошло какое-то время, я захожу к этим детям, а они балуются. Ну все, думаю, на поправку пошли.
Этим событием война и закончилась для меня. Тяжело, страшно было. Но мы не давались, работали, выступали перед колхозниками и поднимали дух других людей. Может, поэтому и остались в живых, и победили, потому что не опускали руки, а каждый день молились и находили в себе силы жить дальше».
Мария Масляева
