Все же позвонили в Питер своим в эти дни, правда? Мы же томичи. Как там выражаются остряки? Томичи, это те, кто по каким-то причинам не уехал жить в Питер. То есть наших там — очень много. Моего теперь петербуржца крестника и племянника, обложенного рюкзаком со спины и модной бородой с лица в эти дни только и делают, что проверяют. Светочка, подруга моя пионерская, как там на вашей Петроградской стороне теперь настроение? Ксения, может все-таки рванешь в Чили, как когда-то хотела? Да и коренные, не понаехавшие петербуржцы почему-то кажутся нам ближе и роднее, чем столичные жители. Мы, томичи, даже и объяснение этому духовному родству придумали: они живут в «столице с областной судьбой», и мы живем в областном центре, который когда-то был центром огромной губернии. Обойденность и обиженность — вот что нас роднит. С такими провинциальными комплексами мы и встретили первый в современной истории теракт в Санкт-Петербурге.
Что кроме слов сочувствия и сожаления можно сказать?
Теракты в пустыне не происходят. Огромный человеческий трафик в самом глубоком метро страны, почти московские автомобильные пробки сделали Санкт-Петербург прекрасной мишенью для террористов. Родной город В.В.Путина, совпавший с терактом визит Президента России на родину только добавляют жару комментаторам: это сигнал Президенту, кричат они! Никто не может чувствовать себя в безопасности! Нечего было лезть в Сирию! Впрочем, последний довод напоминает песенную строчку из фильма, основное действие которого происходит в Ленинграде: «Если вы не живете, то вам и не умирать». Какую бы политику не проводило государство, оно кого-то обязательно делает несчастным. Некоторым несчастным хочется отомстить государству любыми средствами. В этот раз подвернулась Сенная площадь. Но разве наши футболисты не мстят за что-то всем россиянам? А те, кто придумал ЕГЭ, разве они не большие изуверы в масштабах всей страны?
Теракты обычно сплачивают страну, в которой происходят, хотя и вызывают временную панику и страх. А уж если правоохранительной системе страны удается найти и покарать террористов — это вообще бальзам для патриотов. Но в России правоохранительные системы принципиально заточены на то, чтобы бить по хвостам, когда все уже случилось. Предупреждать теракты у нас как-то слабо получается. Каждый раз, когда кто-то в России докладывает о предотвращенном теракте, я жду доказательств, улик, фактов, но приходится снова верить на слово, как в анекдоте про Чапаева, игру в очко и слово джентльмена. Тут-то нашим правоохранителям карта и прет, но когда случается взрыв — ты снова зарекаешься им верить.
Не первый раз говорится о бесполезности физических заградительных мер в целях безопасности. На разовых массовых мероприятиях (фестивалях, концертах) в России это работает, но как только дело касается регулярных ежедневных мер: все проваливается. Уборщица в школе легко обходит турникет и за ней следом это делают все кому не лень. Рамки интроскопов стоят в питерском метро, но кому от этого сейчас легче? Видеокамеры фиксируют лица, но, как выясняется, не те.
Томск роднится не только с Питером. Старожилы помнят поезд Томск-Андижан и авиарейс Томск-Павлодар-Фрунзе, он же Бишкек. Сколько абитуриентов к нам приехало и сколько осталось — никто не возьмется подсчитать. Внутри Томска все равно живут и работают маленькая Киргизия и Узбекистан, Таджикистан и Туркмения. Они часть нашей жизни, а мы часть их, потому что лучшие яблоки мне все равно продает таджик из магазина на углу, матеря «на языке Хайяма» январь. Киргизия, некогда беднейшая республика СССР, с минимальным суповым набором полезных ископаемых, была и, видимо, долго еще будет комфортной для террористов социальной базой. И если террористам будет надо, они найдут способ и приедут. Мы не трампы, от наших соседей никакой стеной не отгородимся. Мы просто обречены жить с нашими соседями в бытовом мире. Но раз уж питерский террорист вид на жительство в России уже имел, приходится признать, что борьба с нелегальной трудовой миграцией, как говорил Жванецкий, «это не борьба, и это не результат».
Кто-то как-то очень точно назвал Питер «темницей любви». В этом городе и правда было слишком много законсервированной любви и человечности, слишком много красоты и провинции. Но теперь, наверняка, всего этого поубавится.
Хотя, знаете что. В далеком 1988-ом я помню одну единственную свару в общественном транспорте «северной столицы». Она быстро вспыхнула и быстро прекратилась, когда одна седая старушка, повернулась к скандалистам и сказала:
— Товарищи, как вам не стыдно! Вы же все-таки ленинградцы!
Товарищи, мы все немножко теперь ленинградцы.
Андрей Остров
